Сергей Лукьяненко. "Тени Снов"

перепуганная женщина. -- Я посоветовал бы тебе бежать к яхте, -- сказал я. - Вдруг уцелела? Для тебя все - чужие. А вот для абори ты стало одним с псилонцами. Бурая волна колышущейся мягкой плоти приближалась. Я видел, что она уже начинает раскалываться на отдельные потоки - текущие к обломкам корабля, к штабному бункеру, где, наверное, еще остались псилонские десантники, к каким-то, лишь абори ведомым, объектам. Одна группа шла к нам. -- Артем, ты знал, что Эн собирается связаться с псилонцами? Мальчик вздрогнул. Кивнул. -- Это было твое решение? -- Нет... -- слова давались ему нелегко. - Не мое. Но я не запретил. Я... не хотел умирать. Не хочу. Эн взвизгнула. Тонко, пронзительно. Я понимал, что происходит - она ощутила угрозу. Абори не жестоки - но они дают понять, что собрались делать. В ее руках вновь возник пистолет - и девочка открыла стрельбу. Очень быстро и на взгляд со стороны - не прицельно. Однако абори падали один за другим. Я не пробовал помешать: во-первых не успел бы, во-вторых - это ничего не изменило бы. Вместо этого я взял Артема за плечи, и закрыл ладонью глаза. Через секунду мне пришлось зажмуриться и самому - потому что видеть происходящее было слишком страшно. Только девочка продолжала стрелять еще несколько секунд. Уж не знаю, как это возможно. А еще я каждый миг ждал, что лицо Артема вспыхнет под моими руками. Но этого не произошло. -- Мир и любовь... Я посмотрел на абори. Его сородичи огибали нас, и прах, оставшийся от Эн Эйко, уже смешался под их ногами с золой сгоревшего бетона и пеплом псилонцев. -- Мир и любовь, -- сказал я. -- Они поступили нехорошо, -- прошамкал абори. - Не делайте так. Миг - и он слился с толпой. Первый на моей, да и не только на моей памяти абори, снизошедший до полноценной человеческой речи. -- Что со мной будет? - вдруг спросил Артем. -- Абори тебя не тронули, -- ответил я. -- Ты скажешь? Про Эн и про меня? -- Да. Я не могу не сказать. -- Она говорила с псилонцами, но... Те и так знали, где расположены защитные станции космодрома. Ничего бы не изменилось. Все равно. -- Может быть, -- ответил я. - Только разве это что-то меняет? С точки зрения Империи? -- У меня есть пистолет, -- сказал мальчик. - Ты позволишь мне уйти? Самому. Без допросов в СИБ. Я не ответил. -- Я могу тебя вырубить, -- сказал Артем. - Честное слово. Только не хочу. Я прошу, отвернись на минуту. Абори уходили. Я смотрел вслед этой бурой волне, по-своему - чертовски моральной и рассудительной. Почему так получается, что ни к кому не испытываешь зла? Даже к псилонцам. Даже к предателям. Даже к себе. Мы - не псилонцы и не абори. У нас нет таких строгих правил чести. Мы умеем предавать всех, даже самих себя. Но еще мы умеем понимать. Всех, даже совсем-совсем чужих. Может быть, потому мы и победили в Смутной Войне. -- Мне очень вас жаль, -- сказал я Артему. - Правда. -- Спасибо. Я верю. Ты отвернись на минуту, я не сразу решусь. Но ты ведь мне не поможешь? -- В этом - нет. Я отвернулся, посмотрел в сторону штабного бункера. Наверное, уцелевшие соберутся именно там. Хочется верить, что будет, кому собираться. Ждать мне пришлось довольно долго - Артем и впрямь решился не сразу.
Сидеть на ранце от ракетника "Сальери" и впрямь удобно. Он снаружи облит мягкой амортизирующей пластмассой. А земля вокруг все равно фонит сильнее, чем десяток крошечных ракет с ядерными зарядами. -- Вместо переподготовки - госпиталь, -- сказал Денис. - Наверняка. И надолго. Только это все мелочи. Небо пылало тысячами падающих звезд. Сегодня им падать не зря... Я смотрел вверх, мне хотелось увидеть опускающиеся корабли Флота первым. На это были все шансы. -- А Нонова и впрямь героически сражалась? - спросил Огарин. -- Угу. Еще как. Лагерь, где наши ополченцы ожидали прибытия кораблей-лазаретов был рядом. Звучный голос Ноновой перекрывал все. -- Никогда бы не подумал, -- хмыкнул Денис. - Набей мне трубку. Я взял из его рук кисет. Искоса глянул на капитана. Повязка, вместе с трубкой, придавала ему сходство с пиратом из книжки. -- Может быть глаза спасут? - спросил я. -- Вряд ли. Скорее, поставят механику. Ничего, Алексей. Бывает. Не каждую пьесу удается досмотреть до конца. Тораки пришлось куда хуже... Я кивнул, сообразил, что жесты теперь ни к чему. Сказал: -- Да. Но мне все-таки хотелось бы знать, кто они были - Эн и Артем. Денис хмыкнул: -- У каждого своя пьеса, Лешка. Иногда удается посмотреть кусочек из чужой - но всегда только кусочек. Помнишь мой рассказ? -- Помню. -- Я одно знаю, школе "Дочерей Кали" теперь конец. Если ты дашь показания под присягой, конечно. -- Дам. -- Вот и еще одна пьеса сыграна, -- Денис принял из моих рук набитую трубку. - Такова уж жизнь. Ты пойми, Лешка... ты никогда не узнаешь, кто были Эн и Артем, ты не выяснишь, почему псилонцы пошли в атаку, и действительно ли предательство девочки было ненужным. Завтра меня увезут в госпиталь - ты даже пьесу моей жизни до конца не узнаешь. Я вначале буду тебе писать, рассказывать, как видят мир новые глаза, как весело идет служба. Потом, помаленьку, стану забывать ваш маленький мир, тебя, ваших нечаянных героев, даже этот бой - почти забуду. И с тобой случится то же самое. Только ты не жалей, Лешка. Никогда не жалей о чужих недосмотренных пьесах. Пиши свою. -- Я не знаю, получится ли. -- Никто не знает. Но обычно - получается... плохо ли, хорошо ли - другой вопрос...
Тысячи звезд падали с неба, и я знал, что никогда не замечу опускающихся кораблей раньше Огарина. Даже сейчас, когда у него повязка на глазах. И в остальном он прав, как обычно. И насчет того, что все истории не узнать, даже вкратце. И что я забуду его, он забудет всю нашу планету, и все, все мы забудем Эн Эйко и ее брата. Это - не наша пьеса. Только пока мы сидели рядом, плечом к плечу, под небом, чужим для Огарина и родным для меня, и ждали имперские корабли. Вот уж кто точно опоздал, даже на закрытие занавеса.

Август-сентябрь 1998 года.