Сергей Лукьяненко. "Осенние Визиты"

- Интересно. Но я не продал бы такой роман. - Мечи и бластеры, конечно, более интересны и важны для общества, - кивнул Слава. - Человеческая разобщенность - это для яйцеголовых идиотов. - Ты не прав. Это и мне куда менее интересно. - Само-собой. Ты продукт среды. Ты адаптируешься. Гасишь свои комплексы и обиды. Зарубить пару обидчиков в средневековом замке куда веселее, чем думать по-настоящему. - Можно подумать, что ты - иной. - Иной. Я несовершенен, но все, что можешь ты, во мне развито по максимуму. Ты не понимаешь живых людей. Хватаешь одну-две детали, и дальше лепишь свои отражения. Я - мог бы говорить о настоящих людях. Ты раздуваешь любую жизненную проблему во вселенский конфликт. Я - мог бы говорить о мире во всем его многообразии. - Спасибо за комплимент. - Это только начало, - Слава усмехнулся, открыл дверь тамбура, запустил окурок в щель между вагонами. - Идем, сейчас поезд тронется. Ярослав помедлил, прежде чем двинуться следом. Было ощущение плевка в лицо - пусть даже ни одно слово Визитера не было для него неожиданным. "Мысль изреченная есть ложь..." Куда там. Мысль изреченная - есть пощечина. - Не комплексуй, - бросил через плечо Слава. - Если мы победим, то напишем такое... - Ты напишешь. - Да нет же, вместе. Я могу лишь то, что можешь ты. Так что - подтянешься. Старушка уже обустраивалась в купе. Столик заполнили полиэтиленовые пакеты с баурсаками, мясом, куртом, казы и неизменными в дороге вареными яйцами - очевидно, это был самый яркий пример пересечения культур. - Я выгреб весь твой холодильник, - сказал Слава. - Но там оказалось немного продуктов. Он сдернул сумку с полки, расстегнул молнию. - Зато коньяк ты нашел. - Конечно... Ярослав молча смотрел как Слава сдирает акцизную марку, жестяной колпачок, полиэтиленовую пробку, поморщившись, нюхает горлышко... - Пойдет. Что, поехали? Старушка, забравшаяся с ногами на полку, безучастно наблюдала за ними. - Ваше здоровье, бабушка, - сказал Визитер. Ярослав принял от него бутылку, усмехнулся: - Есть же стаканы, урод. - Ничего, все свои. Давай, ты всегда верил в снятие стрессов алкоголем. Коньяк был все-таки мерзким. Ультразвуковая возгонка дубовых опилок... французский винодел схватил бы инфаркт, увидив, как готовят коньяк в Азии. - Я думаю, мы уже не успеем спиться, - сказал Слава, с улыбкой наблюдая за ним. - Так что, давай... - Как ты думаешь... - Ярослав перевел дыхания, возвращая бутылку, - кого выбьют первым? - Вчера я называл мальчика и старика. - А сегодня? Визитер пожал плечами. - Сегодня я не хочу думать, Ярик. Но одно могу сказать точно - прежде чем доберемся до Москвы, список сократится.
2. Владислава Самохина близкие друзья за глаза называли "следак". Он действительно когда-то служил в органах. Увольнение - увы, не по собственному желанию, его особо не огорчило. Жизнь предоставляла предприимчивому, неглупому, пусть и немолодому уже человеку, достаточно возможностей. Жизнь была хороша. Она состояла из лохов, неспособных ни отстоять свои права, ни взять чужое; и приятелей - умеющих и то, и другое. В уютной нише торговли недвижимостью фирма, совладельцем которой он был, занимало совсем небольшое место. Но - очень, очень теплое. Отношения Владислава с его единственным начальником - Геннадием Морозовым были скреплены многим. Не в последнюю очередь рядом удачных операций, когда завещавшие свои квартиры фирме престарелые москвичи умирали после пары месяцев обещанного "пенсиона". Своей смертью, конечно, умирали. Как может быть иначе. Здоровье старого человека - такая хрупкая вещь. Порой удивляешься, какие невинные причины могут вызвать летальный исход. Жаль лишь, что последнее время старики предпочитали умирать с голода, но не подписывать никаких документов на свои несчастные квадратные метры... Сегодня с утра Самохин принял сегодня двух клиентов. Особого интереса они не вызывали. Он все же послал ребят осмотреть и оценить квартиры - одна в Медведково, другая в Выхино. Немного, конечно, заработать можно и на таких вариантах. Появившийся после обеда Морозов лишь махнул рукой, когда Самохин начал отчитываться о работе. - Потом. Пошли, покурим. Всегда аккуратный, высокий, с холеным, хоть и нервным лицом, Морозов обычно не утруждал себя курением вне кабинета. Хороший итальянский кондиционер прекрасно справлялся с дымом. Владиславу не надо было больше ничего объяснять. Он вообще не курил уже лет пять, и фраза была лишь поводом выйти во двор. Морозов, бывший ранее журналистом в какой-то прикормленной провинциальной газетке, панически боялся подслушивания. Может быть и не без оснований - временами ФСБ и КНБ проводили шумные, показательные расправы над фирмами, подобными их "Компромиссу". Они остановились посреди пустынного колодца двора. Люди здесь ходили редко, предпочитая заходить в подъезды с улицы. Прекрасное место для спокойного разговора. - Я был у Романова, - разминая сигарету сказал Морозов. Самохин насторожился. Романов был фигурой покрупнее многих. Фактически он прикрывал их фирму в различных передрягах, когда сам, а когда с помощью собственных покровителей - стоящих еще выше. - Бери, - Морозов всунул ему сигарету. Самохин, поморщившись, прикурил и отвел руку с сигаретой в сторону. Пусть дотлевает. - Так вот... Геннадий явно не знал, как перейти к делу. - Романов спросил, не возьмемся ли мы за парочку дел... за хорошую оплату. Я, в общем, согласился... Самохин понял. - За кого он нас держит, Гена? - Он просто знает ряд наших... методик, - Геннадий явно не находил, куда деть глаза. Сейчас он был не старшим компаньоном и главой фирмы - а лишь мелким, завравшимся и заворовавшимся журналистом, попавшим на беседу к следователю. - Ты молодец, - Владислав покачал головой. - Ох, молодец. Видал я таких кустарей на прежней работе. Пачками брал. Морозов шумно выдохнул. - Хорошо. Оцени тогда сумму... Цифра заставила Самохина замолчать. На всякий случай он все-же переспросил: - Доллары? Морозов кивнул, доставая вторую сигарету. Добавил: - И это - за одного... за один заказ. А их пять. - Кто? - резко спросил Самохин. Такие суммы могли платить лишь за очень больших людей. - Шушера. Владислав недоверчиво покачал головой. - Смотри, - Морозов протянул ему вырванный из блокнота листок. - Вот, я переписал. Через полминуты Самохин поднял глаза на шефа. - Романов не был пьян? - Удивлен он был. Это тоже не его инициатива. Я так понял, что на него надавили. - Ясно... - Владислав заметил, что его сигарета давно догорела и брезгливо отбросил ее. - Что-то здесь не так... Морозов кивнул. - Посмотрим по картотеке. Когда они поднимались обратно на третий этаж, где их фирма с год назад выкупила квартиру под офис, мысли их были почти одинаковы. В них смешались деньги и опасение. Но деньги, все же, лидировали.
Шедченко допил бурду, которая в буфете называлась "кофе". Посмотрел на двойника - тот улыбался продавщице. Мимолетно так улыбался, неконкретно и совершенно необещающе. Но заспанная женщина словно ждала этой улыбки. Быстрым жестом поправила прическу, выпрямилась. - Ты никогда не понимал, как просто привлекать людей к себе, - вполголоса сказал двойник. - А это, знаешь ли, качество, необходимое полководцам. - Политикам... - Шедченко покосился в окно, где занимался бледный рассвет. - Нет. Политики играют с толпами. Конкретный человек их не интересует. Вот настоящий вождь - он должен нравиться личностям. - Чего ты хочешь? - Того же, что и ты. Порядка. Мира. Чтобы весь этот бардак, - в голосе двойника прорезалось отвращение, - схлынул. Чтобы казнокрады валили лес в Сибири, армия защищала страну, а люди не боялись завтрашнего дня. Шедченко хмыкнул. - Где ты раньше был, такой умный. - Нигде. Эксперимент сорвался десять часов назад. До этого меня просто не существовало. Николай вновь посмотрел ему в глаза. Не верил он... не мог поверить. И все же... Кем еще мог быть этот человек, знающий о нем все, похожий - как две капли воды... - Расскажи мне об этом еще раз. - Проверяем? - двойник пожал плечами. - Лады. Тринадцать лет назад, еще при Союзе, начались эксперименты со снятием психической составляющей разума. У него даже голос изменился. Он словно лекцию читал курсантам... "Наш ответ потенциальным противникам. Новейшие военные разработки." - Зачем? - оборвал его Шедченко. - Создание идеальных солдат. И не только солдат - врачей, инженеров, да кого угодно. Считалось, что информационные психоматрицы можно будет накладывать на сознание других людей - и те будут приближаться к эталонам. Не учли только одного - психоматрица не инертна. Двойник поболтал стаканом с осадком "растворимого" кофе. Процедил его сквозь зубы. - Когда матрицы были созданы, они самостоятельно сформировали тела. Причем - не в том "ящике" - а рядом с прототипами. У двух матриц прототипов уже не было в живых. Они не смогли воплотиться. Вот... такие канделябры... Шедченко поморщился от этого дурацкого присловья, прилипшего к нему давным-давно и порой упрямо всплывающего в разговоре. "Канделябры". Над такими фразами ухахатываются студенты на военных кафедрах, потом они начинают бродить в анекдотах. Канделябры... - Дальше, - сказал он. - Мы не совсем люди, - небрежно сказал двойник. - Когда из нас останется в живых лишь один - он обретет силу. Способность влиять на людей, на их сознание, мечты. Повелевать. И вновь, как час назад в вагонном тамбуре, выслушивая все это в первый раз, Шедченко покачал головой. - Я не собираюсь этого делать. Я не убийца. Двойник смотрел на него - с жалостью и иронией. - Я тоже. И не собираюсь трогать девушку - которая была прототипом. А вот с той, что пришла к ней, с копией, разговор иной. Ее кредо - "мир станет лучше, если много говорить о добре." Это чушь. Когда тупорылые политики столкнут лбами наши страны, когда тебе прикажут вести войну... Шедченко закрыл глаза. Нет. Ничего этого не произойдет. Никогда. - Когда нашего Ромку... - Николай вздрогнул от имени сына, - пошлют с автоматом в руках...