Сергей Лукьяненко. "Осенние Визиты"

- Очень серьезная неприятность. - И очень хорошая благодарность. Кому ты доверяешь из своих? Фархад покачал головой. - Никому нельзя доверять. Его будут искать здесь? - Нет, - Визирь ответил так холодно и уверенно, что охранник согласно кивнул. - Я выйду в сад. Вы сможете подать... это... в окно? - Да. Охранник, не отводя взгляда от того, кого принимал за хозяина, шагнул обратно к двери. - Мне не нужен никакой шум, Фархад. Я не собираюсь списывать этот труп на тебя. Пока охранник обходил дом, Визирь оделся. Открыл тяжелую раму, перекинул тело через широкий подоконник. Фархад молча принял груз из темноты. - У тебя будет большое желание заглянуть в лицо, - сказал Визирь. - Не ошибись. Я сразу пойму, что ты это сделал. - Тут слишком темно, чтобы смотреть в лица, - ответил Фархад. - Не беспокойтесь, Рашид Гулямович. Он вернулся минут через пятнадцать. Раскисшую землю копать было нетяжело. - Утром я проверю это место, - сказал Фархад, глядя в затылок хозяина. Он сидел у камина, в том самом кресле. - Все будет хорошо. - Кто еще слышал выстрел? - не оборачиваясь отозвался Визирь. - Никто. - Спасибо, Фархад. Запах горелого пороха был уже не слышен. Фархад секунду помедлил. - Я протру пол, Рашид Гулямович. - Напомни мне завтра, сколько я тебе должен, - ответил Визирь, вставая. Искушение предложить Фархаду еще более выгодную работенку было велико. Но Визирь промолчал. Этот парень не убийца. Просто верный сторожевой пес. Убийца взглянул бы в лицо мертвеца - и разделил его судьбу.
11. Где-то далеко, за несколько кварталов, прошумела машина. Ярослав приоткрыл глаза, словно надеясь поймать на потолке блик света. В детстве он провожал так каждую ночную машину - окна его комнаты выходили прямо на оживленную трассу. Какая таинственность была в этом отсвете чужой жизни - людях, не спящих ночами, людях, имеющих машины. Теперь он не мечтал об автомобиле. Это осталось в детстве, вместе с желанием иметь собаку и твердой уверенностью, что мороженное вкуснее котлет. А вот ночь... ночь и шорох чужих судеб, остались с ним навсегда. Вот только лучи фар больше не заглядывают в его окна. Тихий район, мечта пенсионера. Порой он и себе казался пенсионером, тридцатилетним волонтером войны с иллюзиями. Редко выбирающийся из дома, живущий где-то на грани двух миров - реального, и скрытого за дисплеем компьютера. Кем, интересно, считают его соседи - мать-одиночка со второго этажа, бабульки с четвертого? Главой районной мафии, просто обеспеченным бездельником... "Нигде не работает, а деньги не считает" - читалось в их взглядах. В общем-то, на это Ярославу было плевать. Писателю вовсе не нужно любить людей - достаточно любить своих героев. Они обладают теми же достоинствами и пороками, что и люди, но дороги как собственные дети. Тишина давила. Как он привыкал к этой тишине первые месяцы после развода, как сражался с ней - музыкой, включенным телевизором, побеждая лишь несчастных соседей. А тишина пряталась под гитарными аккордами и тарахтеньем телеобозревателей, терпеливо ждала, пока он смирится. Тишина - одеяние смерти, и ее не победить. Заснуть не удавалось, но это не беда. Можно сесть за компьютер и продолжить писать... услышать наконец то, что Убивающий Словом сказал сфинге. Можно запустить "Визит во тьму" и войти в лес, который он еще ни разу не прошел. Вдруг сейчас повезет? Или скользнуть в компьютерную сеть, выбрать одну из эхоконференций, где обсуждается все на свете, от оружия и секса до кулинарных рецептов и книг. Влезть в чужой спор, подкинуть пару провокационных идей, чтобы завтра с улыбкой пронаблюдать реакцию. А еще можно через интернетовские серверы выплыть где-нибудь в Париже, и посмотреть прогноз погоды с французских спутников - неизмеримо более точный, чем беспомощное гадание нищих казахстанских метеорологов... неужели у них нет компьютера и модема? Все можно. И все - в том, виртуальном пространстве. Лишь там он смел и почти всемогущ. В реальной жизни человек не способен изменить даже свою судьбу - не то, чтоб судьбы человечества. Он потому и любит компьютерный мир - тот дает иллюзию власти. Во всех своих проявлениях, от мощных текстовых редакторов, до сетей, где нет расстояний, и игр, где сокрушаешь цивилизации и покоряешь галактики... Слабо скрипнула дверь. Казалось, что почти рядом, на кухне... хороша звукоизоляция! Кому-то из соседей тоже не спится. Свет коснулся глаз сквозь закрытые веки. Ярослав присел на кровати. На кухне горел свет. Это был даже не страх - нельзя бояться невозможного. Просто обморочный холод в груди. Веру в то, что твой дом - твоя крепость, ломает лишь милицейский обыск или ограбление. Нынешние воры оголодали до того, что первым делом очищают холодильник? Он потянулся к тумбочке, открыл ящик, мимолетно удивившись, что руки не дрожат. На кухне явственно скрипнула табуретка. Ярослава словно обдало холодной водой. Он нашарил под полиэтиленовым пакетом с документами "Умарекс", вытянул из бумажного плена. Тяжесть пистолета, как ни странно, не успокоила. Это лишь в его книгах герои, взяв оружие, становились уверенными и бесстрашными. Да и можно ли назвать оружием эту игрушку для трусливых мужчин? - Из газовика в квартире стрелять глупо, - донеслось из кухни. Удивительно неприятный голос... словно знакомый, но нарочито искаженный. - Сам потравишься. Ярослав встал. Им владело безумное желание одеться - и лишь потом шагнуть через порог. - Цивилизация придумала одежду, чтобы успешнее истреблять себя. Иллюзия защищенности, верно? Но мы драться не будем. Кто бы там ни был - он словно читал его мысли. И в этом было какое-то призрачное утешение, начисто исключающее банальных грабителей. Ярослав вышел в коридор, по-прежнему сжимая пистолет в руках. На выдвинутом к двери кухни табурете сидел мужчина. Молодой, черноволосый, плотный, в наброшенном на голое тело халате. Очень знакомый. Иронически улыбающийся, разглядывающий Ярослава с покровительственным любопытством старшего брата. - Только не стреляй, - сказал он без всякого страха. - Из этого дерьма даже в степи стрелять не стоит. Держи меня на прицеле и успокойся. Ярослав быстро оглянулся. За спиной никого не было, и входная дверь была закрыта. - Как ты сюда попал? Мужчина засмеялся. - Знаешь, хотел бы и я это знать... Ярик, ты меня не узнаешь? Он покачал головой. - П-писатель, - из уст пришельца это прозвучало как оскорбление. - Твоя память на лица достойна кроманьонца. Знаешь, почему? Они видели в течении жизни лишь сотню-другую человек. Впрочем, ты все понимаешь. Просто не хочешь принять истину. Мужчина встал, и Ярослав непроизвольно отступил на шаг, прижался спиной к двери: - Я все-таки выстрелю, - быстро сказал он. - Верю, - пришелец остановился. - У тебя хватит агрессивности, ты бы и боевыми пальнул. В зеркало посмотри, а потом на меня. Ярослав опустил пистолет. Его охватила тоскливое бессилие шарлатана, заболевшего теми болезнями, от которых он так успешно "исцелял" других. - Кто ты? - По сложившейся в эти мгновения традиции, - человек, который казался его ожившим отражением, снова улыбнулся, - мне бы следовала придумать имя с корнем "Виз". Визионист, например. Создатель образов. К счастью, это не обязательно. Зови меня Слава. - Я не верю в тебя, - сказал Ярослав. - Понятно. Но это уже ничего не меняет. Он подошел к нему, мягко забрал из руки пистолет. - Успокойся. Мне нужна одежда, чашка кофе и совет. Мне нужна твоя помощь.
12. Сегодня днем Аркадий Львович впервые почувствовал боль. Он готовил обед, размешивая в кастрюльке содержимое яркого пластикового стаканчика. Такой суп полагалось готовить в микроволновке, но нехитрый эксперимент подтвердил относительность всех инструкций. Вполне приличный, почти домашний супчик... Тонкая игла кольнула в спину, под правой лопаткой. Мгновенная, но предельно острая боль... Аркадий Львович тихо охнул, замирая. Боль исчезла. Вот как это начинается. С короткой боли. С легкого недомогания. С кашля по утрам. Он постоял, бездумно глядя, как кружатся в кипятке быстро набухающие овощи. Потом налил в стаканчик кипятка из чайника, выплеснул в кастрюлю. Положил стаканчик на подоконник, в башенку пустых упаковок йогурта и таких же супов. Дочке пригодится, рассаду выращивать. Доживет ли он до этой рассады, интересно. Есть уже не хотелось, но Аркадий Львович стоически дождался, пока суп сварится и налил полную тарелку. Нечего давать болезни поблажки. Организм должен бороться, ему нужны силы. Почему это случилось именно с ним? Обида уже давно стерлась, утратила яркость. К кому, в конце-концов претензии? В Бога он не верил, образ жизни всегда вел здоровый. Просто не повезло. И ведь жизнь уже проходит, в любом случае долго бы он не протянул. Ну, увидел бы третье тысячелетие... а что в нем будет нового? Наверное, все дело в честолюбии. Каждому хочется оставить след в жизни - и не просто строчкой в энциклопедии, этого он уже добился. Человек - центр мира, так он ощущает себя, и лишь это заставляет жить. Понимая, разумом, что после твоей смерти все останется таким же - лишь без тебя, сердцем это принять невозможно. И пока срок твой не отмерен, вопреки разуму веришь - еще можно успеть. Стать центром мира, стать стержнем чужих судеб, совершить что-то невозможное. Теперь - все. Он закончит... наверное, свою последнюю книгу. И вполне возможно, что лет десять на нее будут ссылаться такие же как он - оторванные от реальности, погруженные в непонятные большинству проблемы. Потом - забвение. Хилая гордость внуков - "дед был академиком"... впрочем, будет ли она, эта гордость? Не получил Нобелевской - значит неудачник. Жизнь растрачена, пропущена сквозь дрожащие пальцы, разменена на коньюнктурные статейки и мелкие, неизбежные интриги. Он так и не подступился ни к одной из тех проблем, что цепляли его в молодости. Бог, смысл жизни, эсхатология - все чревато неприятностями. Не хотелось кривить душой, прятаться под маской холодной академической критики.