Сергей Лукьяненко. "Холодные Берега"

Ему миг нужен, чтобы Словом в Холод потянуться и нож достать. А что я против стали -- в темноте, когда своего носа не видишь? -- Не бойтесь, -- сказал мальчишка, и я от такой наглости дернулся. Но смолчал -- что поделать, и впрямь ведь боюсь. Хоть чуть-чуть бы света, хоть щелочку в палубе, лампадку на другом конце трюма -- ко всему привычен, по саксонским подземельям ползал, в курганах киргизских копался, китайские дворцы ночами обчищал -- когда одна смальта фосфорная с потолка светила... Но нет ничего -- и сиди, жди, не вонзится ли в бок кинжал. -- И за какие же такие дела тебя вешать должны? -- Мое дело. -- Это верно. Только чего теперь боишься? Приговор получил, в корабль сел, до Островов почти доплыли. Чуешь, как волны бьют? Это уже прибрежная качка, лоцман неопытный, боится ночью в бухту входить. -- Если они поймут... там... -- И что? Клипер вдогонку за тобой снарядят? Велика птица! Пошлют с оказией приказ повесить на месте, или обратно отправить. -- Может и клипер, может и план„р. Ну-ну. Со всяким бывает. Помню одного типчика, тот девицу соблазнил, так в камере трясся -- "повесят меня, повесят"... А получил плетей, да и поплелся домой. -- Ложись-ка спать, -- велел я, будто Марк сам на разговор напросился и с койки слез. -- Завтра силы понадобятся. Учти -- хитрость хитростью, а если бегать не умеешь -- конец. Подсадил я мальчишку обратно на койку, цепь громко забренчала, и уж теперь точно не один каторжник проснулся. Заворочались, закашляли, закряхтели, кто-то сонно выругался. А я прилег, между делом щепкой своей верной замок закрыл, и задумался. Великое дело -- Слово знать. Не раз я таких видал, только обычно поверх голов. На войне, когда по молодости в армию затесался. Или из темного угла в чужом доме, молясь Сестре, чтобы прошел мимо хозяин, не вынуждал грехи множить. А вот так, рядом, за руку держа, когда Слово шепчут и в Холод лезут -- никогда. Был, правда, Гомес Тихой, лихим делом промышлявший, но не зверствовавший. И пили вместе, и гулянки устраивали. А потом нашли его в переулке, так изрезанного и исколотого, что всякому стало ясно -- Слово пытали. На лице у Гомеса улыбка застыла, страшная, злая. Видно, все вытерпел, а Слово не открыл... Но мальчишке-то, мальчишке откуда знать? Отец подарил? Тогда точно -- из аристократов. Ах Шутник, ко мне приглядывался, на Плешивого посматривал, а кто Слово скрывает -- не понял. Значит, такой твой фарт...
Накормили нас торопливо и откровенной дрянью. Осмелели морячки, бунта больше не боятся. Шутник сам принес котел с клейкой кашей, даже не сдобренной рыбой, и миски. Стоял у дверей, поглядывал, как каторжники, морщась, набивают животы, плеточку баюкал. Корабль слегка покачивало на волнах, но лениво -- даже те, кто маялся морской болезнью, повеселели. Отшумел уже, спуская якорь, кабестан, и совсем рядом, за бортом, слышались приглушенные голоса. И то верно, не только нас, скот рабочий, привезли, -- еще и провиант столичный для офицеров, оружие, одежду, инструменты. Городок-то не такой уж и малый, близ гарнизона многие кормятся. -- Ну, пора! -- Шутник изобразил самую разлюбезную улыбку. -- Рад я за вас, ворье несчастное. Честным трудом вину искупите -- обязательно назад отвезу. -- Не задерживайся только, -- буркнул Локи. Еще вчера мог бы и плеткой за дерзость получить, а сегодня с рук сошло. Шутник двинулся по трюму, останавливаясь у занятых коек и отпирая цепь. Человек он был все же смелости отменной -- не побоялся в одиночку снять оковы с двух десятков бандитов. Хотя, конечно, и то понимал, что мы все знаем -- и палуба, и причал сейчас стражниками кишат. Возле меня Шутник остановился, спросил: -- Снять замок, или сам сумеешь? -- Сними уж, -- попросил я. Шутник покачал головой: -- Чтоб такой как ты, и не сумел щепкой замок снять... В груди у меня „кнуло, но надзиратель открыл замок и прошел дальше. Нет, ничего он не подозревает. Разочаровался, наверное, что Ильмар Скользкий на поверку оказался так прост. Ничего, потерпи, друг. Вскоре будет тебе спектакль... Марк спрыгнул с верхней полки, потирая натертое цепью запястье. Как всегда бывает с мальчишками, его сковали слишком туго, чтобы не вывернул гибкую кисть из кольца. Но кровоточащий след Марка не волновал. Он уставился на меня с таким заговорщицким видом, что я мгновенно отвернулся. У Шутника все же чутье есть, не стоит Сестру гневить, собственной глупостью на неприятности напрашиваться. -- По одному, по одному вверх! -- крикнул Шутник. -- Двинулись! Я шел пятым или шестым, за мной Марк. После десятидневного заточения в тесном, душном и вонючем ящике сама возможность выйти из трюма казалась чудом, неслыханным подарком. Все радовало -- и коридорчик, и крутой трап, и -- вот оно, счастье! -- квадрат безоблачного неба в люке. -- Проходи, не задерживай! -- рявкнули на меня с палубы. Щурясь от ослепительного солнечного света, я поднялся, получил беззлобный, но крепкий толчок в спину, и присоединился к группе каторжников. Кораблик, на котором нас привезли к Печальным Островам, был небольшой, но крепкий и чистенький. Палуба -- отдраена, паруса -- аккуратно спущены и уложены, вс„ на своих местах, вс„ имеет строгое морское назначение и непонятное название. Если б не был вором, стал бы моряком... Десяток стражников, охраняющих нас, казался куда расхлябаннее корабельных матросов. Даром что вооружены прекрасно -- и самострелами, и бронзовыми палашами, а у одного даже пулевик в руках. Зато форма грязновата, морды кислые и опухшие. Правды железом не скроешь. Перед стражниками лежала бухта толстого каната. Все как заведено. Это хорошо. На это и надеялся. Отведя взгляд от охраны, я залюбовался островами. Глаза слезились, но ничего, после тесноты трюма с удивлением вспомнилось, что есть на свете расстояния и перспектива. Печальных Островов -- три, но мы сейчас стояли у берега большего, самого обжитого и самого красивого. Скалистые берега, поросшие сочной зеленью, бурые холмы вдали, форт на огромном крутом утесе, господствующем над бухтой, городок, прижимающийся к порту -- бестолковый, шумный и яркий. Вдали, в горах, поднимались дымы печей... вполсилы, раньше куда сильнее дымило. Красиво было, и красиво той умирающей, последней красотой, что я больше всего люблю... Посреди города, как положено, вздымались шпиль церкви Искупителя и купол храма Сестры-Покровительницы. Я ревниво отметил, что шпиль куда выше, и вызолотка на дереве недавно обновлена. Эх, Сестра, жив буду -- принесу подношение, нехорошо, что забывают тебя нынче... Корабль стоял у самого причала, по перекинутым мосткам сновали туда-сюда грузчики, со снисходительной ухмылкой поглядывая на нас. Ладно, еще посмотрим, кто посмеется последним... Выбрался Марк, поплелся, едва находя дорогу. Стражники похохатывали, глядя на наши неуклюжие движения, и явно не ждали дурного. Кое-кто из каторжников даже падал, это вызывало особенно бурное веселье. А я наслаждался светом. Глаза уже привыкли, в моей работе без этого нельзя. Грудь никак надышаться не могла сладким, чистым воздухом. Даже ругань стражников улучшала настроение -- как-никак, новые люди, не эти, опротивевшие за неделю, морды. -- К канату, -- приказал наконец один из стражников. -- Давай, кто смелый... И Марк вдруг шагнул вперед. Молокосос! Мальчишка! Я чуть не завопил -- "стой!", но нельзя было привлекать к себе внимание. Никак нельзя. -- Молодец, -- похвалил Марка стражник, пожилой и добродушный на вид. -- Приказов слушайся, Искупителя чти, -- домой вернешься... Он ловко набросил на шею мальчишке веревочную петлю, короткой веревкой соединенную со второй петлей, совсем узкой. Выдернул из бухты конец смоленого каната, продернул в маленькую петлю, заботливо осведомился: -- Не давит? Марк покачал головой, и, конечно, затянул хитроумно увязанную петлю. Стражники заржали. Пожилой стражник ослабил узел, наставительно сказал: -- Головой не дергай, удушишься... Следующий! Придуманный план летел ко всем чертям. И все же, оттолкнув уже шагнувшего вперед Локи, я пошел к канату. Молча дождался, пока мне на шею оденут поводок, потом нагнулся, и стал бухту разматывать. -- Эй, ты чего? -- удивился стражник. -- Удушится мальчишка, если между двумя взрослыми будет стоять, -- объяснил я. -- Ему первому придется идти. -- И впрямь... -- стражник зашарил взглядом по каторжникам. Видно соображал, кого бы поставить сразу за Марком, чтобы ростом поменьше был. Но каторжники как на подбор были рослыми. Я и впрямь казался самым низким... особенно сейчас, когда старательно сутулился. -- Ладно, вставай за ним, -- озабоченно сказал стражник. -- И аккуратнее иди, задохнется пацан -- получишь плетей! Теперь ни о какой добровольности не было и речи, маленький рост Марка лишил стражников ожидаемого развлечения. Каторжников сортировали по росту, поругивая судей, определивших мальчишку во взрослый этап. Наверное Марк был прав, говоря, что попал на рудники случайно -- обычно сюда ссылали крепких и рослых мужчин. Для детей есть наказания по силам -- золотой песок на севере мыть, или в отвалах старых железных рудников остатки руды выискивать... Я встал за Марком, и, пользуясь общим шумом, прошипел: -- Ты что творишь? -- Сами же сказали -- между двумя взрослыми удушусь, -- шепотом ответил мальчишка. Врал он. Это только после моих слов оправдание придумал. А дело-то в другом было -- не хотел нож из рук выпускать... -- Тебе замок не открыть! -- Сами откроете.