Сергей Лукьяненко. "Холодные Берега"

-- Так что побереги толкачи... -- Питер, я летаю по-своему. Он замолк. Мы подошли к план„ру как раз тогда, когда лошади дотащили канаты, а толкачи были подвешены под крылатую машину. На вид план„р был такой же, как прежний, разбившийся. Может быть -- чуть длиннее крылья, концы даже высовывались из-под брезента и дрожали под струями воды. -- Цепляйте, живо! -- крикнул Питер. Солдаты бросились к канатам, облепили их как муравьи, принялись заводить за крюки в носу план„ра. -- Пусть буксируют на пределе, -- попросила Хелен. Питер жестом подозвал солдата с флажками в руках. -- Сигналь на башни, пусть на старте тормоза отпустят совсем! Пока шла вся эта суета, пока цепляли тросы и проверяли трубы толкачей, я чувствовал себя самым ненужным человеком в мире. Напряжение нарастало, вот уже Хелен полезла в кабину, забросила туда свою сумочку, выбралась, заглянула под план„р... -- Быстрее! -- попросил Питер. -- В машину, Иль... Ремень закрепи! Хелен замолкла на полуслове. К счастью, никто на огрызок моего имени не отреагировал. Я торопливо забрался на заднее кресло, уже привычно скорчился, завязал на животе страховочный ремень. Эх, до чего ж неудобно... Летунья тоже закончила проверки. Села впереди, привязалась, повела рукой, доставая из Холода маленький цилиндр запала. Теперь я смог его рассмотреть хорошенько -- из черного полированного дерева, вроде бы разборный -- посередке шла тонкая линия, словно выдавая резьбу. Несколько металлических штырьков выступают из донца. И что в нем, в этом запале? Хелен закрепила сбоку карты, опустила правую руку на рычаг сбоку, левой неловко подхватила рычаг управления. Крикнула в закрытое окно: -- Давай, Питер... Секунду ее друг медлил, и у меня даже мелькнула мысль, что Питер велит солдатам отцепить тросы.... Нет, подчинился. План„р дернуло -- так резко, что я испугался за всю хрупкую конструкцию. Мы рванули вперед -- тент, солдаты, Питер, машущий флажками сигнальщик вмиг остались позади. Стекла кабины вмиг залило дождем, потом ветер сорвал капли. План„р несся все быстрее и быстрее, тросы с огромной скоростью сматывались, исчезая в широких косых амбразурах башенок. -- Сестра нам в помощь! Спаси и сохрани! -- крикнула Хелен. И от этой запоздало тревожной молитвы меня обдало страхом. Вовсе она не уверена в удаче, летунья Хелен... Толчки прекратились. Тросы еще тянули нас вперед, но план„р уже оторвался от дорожки и взмывал в небо. Еще через миг канаты отцепились. Было невыносимо тихо -- тонкое пение ветра казалось наваждением. Внизу мелькали мокрые серые камни летного поля, вмиг ставшие крошечными строения. Вверху колыхалось низкое небо. -- Держись, Ильмар! Хелен коснулась запала. Как она ухитрялась все делать, со своей сломанной рукой -- не представляю. Да и ногами она жала на какие-то рычаги, словно ехала на модном бицикле. Подо мной взревел толкач. Как барон Мюнгхаузен из сказки, оседлавший сигнальную ракету, мы мчались на огненном коне... -- Хелен, тебе же говорили экономить... Я осекся. Нет, неистребимо желание советовать! Неискоренимо! Почему мы всегда знаем, как лучше сделать то, чего сами делать не умеем? К счастью Хелен за ревом толкача и управлением план„ром меня не услышала. Делала она с машиной что-то странное -- задирала ее нос все выше и выше, будто мы и впрямь были карнавальной шутихой, пущенной в зенит. -- Хелен... -- охрипшим от ужаса голосом прошептал я. Потом закрыл глаза. Спокойнее не стало. Умом я понимал, что мы летим прямо в небо, в то время как все чувства утверждали, что валимся вниз. План„р раскачивало и кидало из стороны в сторону. Наверное, мы сейчас воткнемся в камни... Я открыл глаза. Эх, надо было всю фляжку у Питера выпить... Прямо над нами были тучи, и все приближались, приближались... Словно услышав мои мысли Хелен вдруг сказала: -- Питер сейчас ругается в голос. Он вообще в толкачи не верит... Сглотнув комок, я сказал: -- Скопцы -- они все трусоваты... -- Что? Да не скопец он, просто дал обет избегать плотских радостей... Тучи приближались. Я попытался углядеть, далеко ли земля, но небо, казалось, было повсюду. -- Хелен, тучи... -- Что "тучи"? Не бойся, это видимость одна, пар... -- Знаю, не дурак! Знать-то я и впрямь знал, еще с детства, учитель в школе многое рассказывал про научный прогресс. Вот только поди поверь в то, что тучи -- один пар, когда на глаз видно -- плотные, вязкие, будто грязный снег. Врежемся -- точно застрянем! Или отскочим, и вниз... На пути с Печальных Островов небо всюду было ясным, я об этой опасности и не думал, а сейчас... -- Хелен... -- А хорошую байку я коменданту сплела? Вот и пригодился твой дурацкий наряд. А ты и впрямь умеешь рисовать? Я застонал от стыда. Хелен, как в прошлый раз Марк, отвлекала меня, дурака, зубы заговаривала. Ей и так не сладко -- вон сколько рычажков перед ней, циферблатов. Плечи так и ходят -- видно, нелегко рули план„рные тягать, да еще со сломанной рукой. Работа летуна -- и мужику не мед, а уж для женщины... для калечной... совсем немыслимо. -- Хелен, не отвлекайся, -- попросил я. -- Я держусь. Она ответила лишь через минуту, когда облака оказались совсем рядом. -- Молодец, Ильмар... Эта похвала придала мне силы. Сжав зубы я сдержал крик -- и когда облачная фланель накрыла нас, не издал ни звука. Словно в мутную воду окунули! За стеклами стало темным-темно, лишь сзади, от ревущего толкача, шел оранжевый свет. А за пределами его -- серая муть, войлок... -- Ильмар, ты как? -- Ничего... -- прошептал я. -- Хелен, а выпить у тебя есть? -- Там же, где и раньше. Тот карман -- для галет и фляги. Я обернулся, нащупывая за креслом карман с продуктами. Ага... После пары хороших глотков чуть полегчало. Я даже смог спокойно взирать на серую муть снаружи. И впрямь -- пар, туман, одна видимость... -- Хелен, зачем ты в тучи влетела? -- Надо подняться выше облачного слоя. Она дернула рычаг, план„р толкнуло, наступила тишина. -- Что, сгорел толкач? -- спросил я. -- Да. Молчи... Казалось, Хелен всматривается, пытаясь найти в облачном молоке что-то, ей одной понятное. Рука летуньи нависла над запалом. Собирается еще один толкач поджечь? -- Выходим... -- с явным облегчением проронила она. И в тот же миг мир вокруг просветлел -- и мы вынеслись из облаков! Я вскрикнул -- не от страха, от восторга. Это было так красиво... человеку просто не дано видеть такую красоту. Под нами тянулись облака. Сплошной пеленой, во весь горизонт. Только уже не серые, тоскливые, а белые, будто снег. Под нами раскинулось бесконечное заснеженное поле, холмистая равнина, которой никогда не касалась человеческая нога. Причудливые завитки, застывшие фонтаны, ленивые водопады облачной пены... А над всем этим -- ослепительное голубое небо и яркое солнце. -- Хелен... -- прошептал я. -- Как красиво, Хелен... Облачное море под нами жило своей, неторопливой и размеренной жизнью. Текли ленивые воздушные реки, крутились облачные омуты, снежной пылью проносились прозрачные клочья тумана. По белой равнине неслось темное пятнышко, легко перескакивая через самые огромные гряды. Мгновение я вглядывался в него, пытаясь понять, что за птица взвилась над облаками, а потом крикнул: -- Хелен, это наша тень? -- Да, -- летунья повернулась, по ее лицу скользнула улыбка. -- Красиво? Я кивнул. -- Люблю летать над облаками. Хотя это и опасно. -- Почему? -- Долго объяснять. Много причин, Ильмар. Например, лед. Было и впрямь холодно -- но кутаясь в плащ, жадно вглядываясь в невиданный облачный край, я этого не замечал. -- А при чем тут лед? Неужели можно замерзнуть? -- Посмотри на крылья. Крылья стеклянно поблескивали. Действительно, их покрывала тонкая корочка льда. -- Это лишний вес. Крылья специально выкрашены сверху темной краской, чтобы лучше грелись на солнце. Но мы сильно намокли, проходя облака, лед тянет нас вниз. Мне придется сейчас сжечь второй толкач. -- Давай, -- сказал я, садясь поудобнее. Страха больше не было, смешно было вспоминать короткую панику. Рядом с Хелен, лучшей летуньей мира, над чудесной облачной страной -- о плохом не думалось. Второй толкач сгорел быстрее, или мне просто это показалось. Но мы взмыли еще выше, белое море под нами сгладилось, стало почти ровным. Воздух стал совсем холодным, обжигающим. -- Как дышится? -- спросила Хелен. Голос ее как-то изменился, стал тоньше, пронзительнее. Дышалось и впрямь странно... будто высоко в горах. Ну да, мы же одним махом поднялись на альпийскую высоту... -- Трудно, Хелен! -- Терпи. Мы на высоте трех километров. Понимаешь? В горах был? -- Да... Хелен, а если выше? -- Задохнешься. Да и крылья не удержат. Уши не болят? -- Нет... Скажи, а ты залетала выше? -- Да, но немного. Это почти предел для план„ра. На шарах поднимаются до десяти километров -- но там вообще нельзя дышать. Сидят в герметичной кабине, дышат тем воздухом, что с земли на Слово взяли... воздуха много взять можно, он веса почти не имеет... чистят его химией... Она помолчала миг, и добавила: -- Небо там черное, как ночью, и звезды видно вместе с солнцем... Я бы хотела посмотреть... Я промолчал. От такого описания мне стало страшновато. Ночь, которая прячется в высоте, в ярком небе... звезды, которые мерцают вокруг солнца. Я представил это слишком живо. -- Как-нибудь без меня, -- пробормотал я. -- Лучше пирамиду насквозь проползти, чем такие страхи... Мы все летели и летели, а облачному морю конца-края не была. Я заметил, что план„р неуклонно снижается.