Сергей Лукьяненко. "Холодные Берега"

Эх, долго одежка служила. У хорошего портного шил -- так, чтобы с виду дрянь дрянью, а на деле и тепло было, и крепко. -- А зачем это? Неужели и впрямь не понимает? -- Ногу тебе перетянуть. -- Можно было мою рубашку... Я покачал головой. Тонкий батист тут не сгодится. -- Так лучше выйдет. Теперь потерпи. Минут десять я массировал ему голень. Наверное, Марку было больно, но он терпел. Потом я плотно замотал мальчишке ногу разрезанными вдоль рукавами. Не слишком туго, но так, чтобы поддержать мышцы. -- Спасибо, -- тихо поблагодарил Марк. -- На том свете сочтемся, -- отрезал я. -- Руки перевязать не надо? -- Нет... спасибо, уже нормально... Вот уж чего не люблю -- когда благодарят. Словно привязывают благодарностью -- с одной стороны приятно, а с другой -- и дальше выхода не будет, кроме как помогать. -- Штаны налезут? Брюки у него были узкие, из плотной, крашеной индиго парусины. Конечно, на замотанную ногу они не налезли, пришлось распороть штанину. -- Вот теперь ты нормальный оборванец, -- решил я, поглядев на Марка. -- Уже не так смахиваешь на высокородное дитя. Марк испуганно посмотрел на меня. -- Не бойся, -- сказал я. -- Мне, в общем, плевать, каких ты кровей. -- Почему вы... решили, что я высокородный? -- Да у тебя на лбу фамильное дерево нарисовано. Голубая кровь, фамильный дворец, все дела... Он по-прежнему был напуган. Я вздохнул, и разъяснил: -- Марк, вот ты вроде обычный пацан. Одет неплохо, но не более. Грязный, тощий. Только я-то вижу, тебе вся эта грязь -- как рубашка с чужого плеча. Порода в тебе есть. Благородные предки, камердинер, гувернантка по утрам умывает, охранник до двери нужника провожает... Что, ошибаюсь? Марк молчал. -- Ну и Слово... сам понимаешь. Откуда тебе его знать? Один ответ -- подарили. -- И что? -- Ничего. Мне-то какое дело? Марк ты, или Маркус, мне едино. Хочешь расскажу, как все с тобой было? Отец твой граф или барон. Вряд ли принц из Дома, хотя... А матушка, небось, попроще. Бастарду тоже всякая судьба выпадает. Нет у папаши наследника -- вот и растят в роскоши. Мало ли как сложится... вдруг придется род наследовать. Мальчик молчал. Впился в меня темными глазами, выжидал. -- А потом вдруг получилось у аристократа. Законная жена дитя родила. И тут уж... стал ты обузой. Могли и прикончить. Но кто-то постарался, верно? Думаю, папаша твой добрым оказался. Спрятал тебя... на рудники отправил. Все лучше, чем помирать. Так? -- Не... не совсем... Глаза у Марка заблестели. Ну вот. Довел пацана до слез. -- Перестань, -- я присел рядом, и рукавом его же рубашки утер слякоть. -- Нечего жалеть. Жизнь крутит-вертит, а Искупитель правду видит. Кого любит, того испытывает. У тебя все равно... такое сокровище осталось, что мне и не снилось никогда. Марк тут же затих. -- Да не буду я Слово пытать... Скажи лучше, что ты чуешь при этом? -- Холод. -- И все? -- И все. Словно руку в темноту протянул, но знаешь, что должен найти. И находишь. Холодно только. -- Понятно. Значит, все равно, что жратву с ледника воровать. Ничего особенного. И что это все мысли к еде сводятся? Марк уставился на меня. Удивленно сказал: -- Вы смеетесь. Вы же смеетесь! -- Да. А что, нельзя? Он неуверенно улыбнулся: -- Нет, я не думал, что вы умеете. Вы все время такой мрачный. -- Знаешь, Марк, брось свое "вы". Я тебе не граф, да и ты мне не принц. Оба мы беглые каторжники, один молодой, другой старый. Договорились? Мальчик кивнул: -- Ладно. Ты прав, вор Ильмар. -- А ты молодец, бастард Марк, -- вернул я любезность. -- Дворцов, может, и не наживешь, но и не пропадешь. Ты хоть что-то делать обучен? -- Кое-что. -- Например? -- Фехтовать. Стрелять. Я не сразу его понял. Кто же ребенку оружие доверит? -- Из пулевика? -- Да. -- Тебя и впрямь в наследники готовили, -- признал я. -- Что ж, полезное умение. Значит, воевать обучен. Дюжину-то начал? Мальчишка сжал губы. Неохотно выдавил: -- Не знаю. Может быть. -- Это плохо, -- я покачал головой. -- Пока точно не узнаешь, считай, что начал. Дюжине как счет ведут? Если ранил кого, и за неделю не помер -- значит, не в счет. Если не убил, а дал помереть... ну, вот если бы я тебя на улице страже бросил, -- так тоже не в счет. Это судьба. Но если точно не знаешь -- считай, что убил. Так спокойнее. -- Я знаю. -- Хорошо. Диалектам обучен? Романский ведь тебе не родной, верно? Марк промолчал. -- Не родной, чувствую. Да не беда, ты на нем говоришь здорово, не придерешься. Чуть по-ученому, словно выпендриваешься, но такое бывает. Русский ты знаешь -- слыхал, как ты с кузнецом говорил. По-галльски говоришь? -- Oui. -- Иберийский, германский? -- Si, claro. Ich sprechen. -- Небось еще языки знаешь? -- предположил я. -- А? Мальчишка кивнул. И в глазах у него мелькнула легкая гордость. -- Уже много, -- похвалил я. -- Вырастешь, так сможешь переводчиком работать. Хорошие деньги, особенно если к аристократу в прислугу устроиться... Вот, опять. На этот раз он заплакал. Молча, но по-настоящему. И впрямь, чем я его обрадовать вздумал? Что он будет занюханному барону прислуживать, когда себя графом или герцогом мнил? -- О прошлом не плачь, о будущем думай! -- гаркнул я, пытаясь грубостью прервать слезы. -- Здоровый уже парень! Марк продолжал реветь. Моего тона он не испугался -- оно, конечно, приятно, но как успокоить-то? -- Тебе думать надо, как вырасти! -- резко сказал я. -- А там лови счастье, повезет, так и титула добьешься! Вот выберемся с Островов, -- я постарался вложить в эти слова такую уверенность, которой вовсе не испытывал, -- чем зарабатывать станешь? Он дернул плечами. -- Голова у тебя умная, -- вслух рассуждал я. -- С такой головой на мануфактуру наниматься -- Искупителя гневить. В монастырь? Ты не калечный, чтобы монахи пригрели... да и паршивое это дело, монашеская любовь, они там через одного извращенцы, покарай их Искупитель... В храм Сестры не предлагаю тем более, сам понимаешь. Марк торопливо кивнул. Он словно всерьез решил, что сейчас решается его будущая судьба. Да и я увлекся этой игрой. Надо же, Ильмар Скользкий, вор из воров, о брошеном бастарде заботится! -- Есть у меня пара купцов знакомых. Хороших купцов, крепких, -- я не стал уточнять, что крепость их проистекает из скупки краденого. -- Могу поговорить, чтобы взяли тебя в ученики. Не насовсем, конечно, подрастешь -- уйдешь. Заодно подзаработаешь немного. Математике ты хорошо обучен, не сомневаюсь. Диалекты знаешь. И сам парень крепкий. Если попрошу, тебя не обидят. Могу сказать, что ты мой сын, -- я ухмыльнулся. -- По возрасту впритык, но можно наплести. Будет крыша над головой, сыт будешь. И опять же -- в языках практика, в математике, интересные люди каждый день приходят, с охранниками сдружишься -- будет с кем на мечах тренироваться... Я с таким увлечением начал живописать радости купеческой жизни, словно сам вырос в лавке, и ушел оттуда по несчастливой случайности. Марк плакать перестал. Зато спросил: -- А что же вы... ты, Ильмар, торговлей не занимаешься? -- Я птица вольная. Марк усмехнулся. -- Еще я взрослый человек. Ясно? Меня даже душегубцы боятся, мне везде приют. -- Странный ты, Ильмар, -- очень серьезно сказал Марк. -- Я вначале думал, ты ловкий дурак. Не обижайся! Ох и приложил! Я проглотил обиду: -- А чего тут обижаться? Ворье -- оно такое и есть, мальчик. Ловкое, хитрое, да глупое. Сколько не прыгай, а конец один -- или от чахотки в руднике, или на мече солдатском. Марк кивнул. -- Я о том и говорю. Ты же сам диалекты знаешь. И вообще -- всему ученый. Я же видел, как ты нож держал... Я вздрогнул. -- Воевал я, мальчик. Довелось. -- Простым солдатам стальной клинок не положен, -- спокойно возразил Марк. -- Да и не в этом дело. Тебя и впрямь всякие бандиты слушаются, и стража побаивается. Не силы, ума боятся. Неужели ничего другого не нашел, кроме как воровать? -- Воры разные бывают, -- стараясь оставаться спокойным, ответил я. -- Одни на ярмарке карманы чистят, другие с кистенем по большой дороге гуляют, третьи дома грабят. -- А ты этим не занимался? -- Бывало, -- признал я. -- С голодухи чего только не сделаешь, парень. Только у меня другое умение. Марк ждал, и я, почему-то, решился на откровенность: -- Я то ворую, что уже никому не принадлежит. Думаешь почему Ильмара Скользкого, о чьей ловкости и фарте песни поют, на виселице не вздернули? -- Ты откупился, -- спокойно ответил Марк. -- Не без того, -- признал я. -- Рассказал кое-что судье, когда писарь отлить ушел. Только, будь на меня жалоба от какого лорда, не помогло бы это. А вот -- нет обиженных. -- Ты грабишь могилы? Голова у него работала. -- Не совсем могилы, мальчик. Мертвых тревожить -- гнусное дело. Знаешь, сколько старых городов по миру раскидано? Пустых, заброшенных. Городов, храмов, курганов, склепов. Всеми они забыты, никому не нужны. В склепах тех уже не мертвецы -- тлен, и никому с моего воровства обиды нет. Найти такие места, древние, непросто, нетронутые -- того труднее, а уж сделать так, чтоб никого по своему следу не навести... А ты знаешь, как раньше люди жили? Ты видел когда железные двери? Железные двери в склеп, где мертвые лежат? Я -- видел. Сил унести не было, а так... сидел бы я тут. -- Повезло мне, что у тебя сил не хватило, -- сказал Марк. -- Значит, повезло, -- согласился я. Мне было очень интересно, попросит мальчик взять его в подручные, или нет? Я бы на его месте -- попросил.