Сергей Лукьяненко. "Лабиринт Отражений"

Герани на столе уже нет, намеки кончились. - Как ваша экскурсия?
Видел ли он то, что происходило в камере Стекова?
Если хотел, то видел.
Значит, исходить надо именно из этого.
- Более чем полезная, - говорю я, и Томилин на мгновение хмурится. Пускай покрутит в голове разговор, попытается понять, что же меня заинтересовало. - Скажите, а что следует предпринять персоналу тюрьмы, обнаружив проникновение в тюрьму?
- Запросить пост охраны, - мгновенно реагирует подполковник. - Если следов проникновения не обнаружено, то на любых возможных посетителей не стоит обращать внимание. Даже если заключенный будет заниматься сексом с Мэрилин Монро или беседовать на философские темы с Чебурашкой. Кто знает, что там напридумывали психологи в "зонах катарсиса"?
Все понятно. Чингиз и Антон - жертвы собственной квалифицированности. Пока стандартные охранные системы их проникновения не замечают, Томилин может сколько угодно игнорировать неудобных визитеров.
Другое интересно: что он сделает, если хакер и дайвер учинят в тюрьме самый настоящий виртуальный бунт? Уж не это ли замыслил Чингиз в качестве собственного "сюрприза"?
Но это слишком серьезный шаг. За такое шестью месяцами не отделаться. И как бы меня ни раздражало их упрямство, я мысленно молю их не делать таких глупостей.
Полковник куда-то звонит, и через минуту в кабинет входит молодой человек в грязноватом белом халате поверх штатской одежды. Кто-то из психологов? Или другой вольнонаемный сотрудник? Меня он раздражает, и я не сразу понимаю - чем. Все дело в этой нарочито реальной одежде, несвежем халате и разболтанном виде.
Ну, почему в глубине мы с легкостью готовы выглядеть хуже, чем есть на самом деле?
- Карина, Денис, - знакомит нас Томилин. Ни званий, ни должностей не звучит. - Все готово?
- Да, программы введены, - кивает Денис.
Я ожидаю, что мы пойдем в камеры "подопытных", но Томилин набирает какую-то команду на терминале, и в одной из стен кабинета расползаются деревянные панели, открывая огромный экран.
- Карину очень интересует первый этап перевоспитания, - говорит Томилин. Не то с иронией, не то серьезно... - Карина, с кого начнем? У нас есть водитель, совершивший наезд на детей, катавшихся по тротуару на велосипедах. И двое убийц.
Мне не надо уточнять, что это за убийцы.
- Начните с водителя, - говорю я.
Экран будто превращается в окно - огромное окно, открытое в вечерний город. Обычные московские улицы, только людей немного. Здесь, в глубине, нет разницы между телеизображением и реальностью - и то, и другое иллюзорно.
Грузовик, что катится по улице, обычный грузовик с пустым кузовом, с ободранной краской на кабине и грязным ветровым стеклом, несется совсем рядом - лишь протяни руку...
- Пускай детишек, Денис, - распоряжается Томилин.
И я чувствую к нему мимолетное уважение. За то, что он не сказал "пускай фантомы" или "начинай сеанс". Не спрятался за эвфемизмом.
Пускай это трижды нереально, пускай это лишь пляска электронов в кристаллах микросхем, но для человека, отбывающего свой срок в виртуальной тюрьме, происходящее станет настоящим шоком.
Часть десятая 1010
Виртуальная камера, которая показывает нам мчащийся грузовик, парит над машиной. Свет в кабинете Томилина меркнет, и у меня возникает ощущение киносеанса. Будто я смотрю свеженький голливудский боевик - из тех, новомодных, где компьютерные образы самых популярных актеров всех времен и народов бродят в виртуальных декорациях, где мужественный Клинт Иствуд стоит плечом к плечу с импозантным Шоном Коннори и смазливым Леонардо Ди Каприо... интерактивный фильм, где всю троицу можно усадить в лужу, а победит трогательный Чарли Чаплин.
Но этот фильм не интерактивен. Он срежиссирован от первой до последней секунды. Что бы ни думал водитель грузовика.
- Ведь он совершил наезд в пьяном виде... - говорю я. - Так?
- Он и сейчас нетрезв, - отвечает Томилин. - Для него были установлены виртуальные бары.
- Но ведь невозможно повторить ту ситуацию с точностью, - не сдаюсь я.
- Почему? - удивляется Томилин.
И в этот миг грузовик сворачивает на перекрестке.
Будто отдернули занавес! Вечер сменяется днем. Широкий проспект - узкой улочкой, где и двум-то машинам не разъехаться. Навстречу бодро несутся легковушки. Грузовик виляет, дергается, налетает на бордюр и выскакивает на тротуар.
А в нескольких метрах перед капотом едут на велосипедах двое мальчишек, уже начинающих оборачиваться на рев мотора.
- Оп, - говорит Томилин. Успевает сказать - прежде чем изображение дергается, переворачивается, начинает кружиться: виртуальная камера описывает немыслимую кривую, удерживаясь над кузовом грузовика.
Неужели в реальности возможно так выкрутить руль?
Скорость не слишком уж высока. Как бы ни был пьян водитель, газ на повороте он сбросил. Но удар все равно силен.
Капот сминается, втыкаясь в стену здания, грузовик разворачивает, он крошит стеклянную витрину, наполовину въезжая в продуктовый магазинчик. И я понимаю: что-то идет не так. Магазин не прорисован полностью, существуют лишь несколько метров перед витриной, а все остальное - серый туман, мгла без красок и форм. Из задравшегося вверх капота бьет пар и сочится бесцветная жидкость.
- Денис, - очень спокойно говорит Томилин, - я же просил...
- Да не мог он успеть повернуть, - отвечает Денис. - Все же обсчитано!
В его голосе слышится искреннее возмущение. Нет, вряд ли он психолог. Скорее программист, переводивший расплывчатые указания в цифровую форму.
- Скорость была тридцать четыре километра в час, радиус поворота... - бормочет Денис. Но Томилин жестом заставляет его замолчать.
А смятая дверь кабины со скрежетом открывается. Скорее вываливается, чем выходит, водитель. И, не глядя на серый туман в глубине магазина, бредет сквозь стеклянное крошево витрины на улицу.
- Камеру сдвинуть! - рявкает Томилин.
Я не вижу, кто исполняет его команду. Возможно, у Дениса есть какой-то пульт, а может быть, нас слушают и другие сотрудники тюрьмы.
Но камера послушно сдвигается с места, плывет вслед за водителем.
И я начинаю смеяться.
Это уже не трагедия. Это фарс.
По улице все так же едут автомобили, все так же идут прохожие, не обращая никакого внимания на воткнувшийся в здание грузовик.
А нераздавленные велосипедисты продолжают ехать, с ужасом озираясь назад. Они едут на месте, колеса скользят по асфальту, сверкают спицы с красными кружками катафотов, длинные волосы одного из пареньков полощутся на несуществующем ветру. Лучший в мире велотренажер.
Водитель обходит машину. Подходит к ребятам, смотрит на них, протягивает руку, словно намереваясь тронуть, - и тут же отдергивает. Достает мятую пачку "Примы", засовывает одну сигарету в рот, но забывает закурить. И кричит:
- Бип! Бип-бип вашу мать! Козлы бип! Бип!
То ли он догадался, где камера, то ли это случайность - но он смотрит прямо на нас.
- Бип! - зло говорит Томилин. - Какой бип включил звуковой цензор?
- Но это же общее требование ко всем государственным учреждениям! - отбивается Денис.
Водитель, выронивший сигарету, достает другую. Садится на асфальт, закуривает, смотрит на несущихся в никуда велосипедистов.
- Уберите... это, - командует Томилин. - Карина, прошу прощения.
- Бип, - говорю я с улыбкой. Именно "бип" я и хотела произнести.
- Смешно, - соглашается Томилин, когда гаснет экран. - Может быть, Карина, вы даже объясните, что это значит?
- Да если бы я знала...
На самом деле я догадываюсь. И готова поаплодировать Чингизу, устроившему свой сюрприз. Вот только...
- Наши визитеры изолированы? - спрашивает Томилин Дениса.
- Разумеется! - видно, в этом программист уверен. - Стекова аппаратно отключили от глубины. А тем двоим задавили каналы. Начисто.
- Ну, и какие версии? - спрашивает Томилин.
Ответа нет. И подполковник командует:
- Давайте второго!
- Какого именно?
- Давайте Казакова. Что там у него?
Экран загорается снова. Камера парит в небе, опускаясь кругами, будто хищная птица, выслеживающая добычу. Бесконечная степь, ломкая сухая трава, человечек, сидящий на корточках...
Каким бы он ни был преступником, но сейчас это лишь человек, приговоренный к одиночеству. Человек, который держит в руках маленького грязно-рыжего лисенка.
- Его стоило бы позже, - задумчиво говорит Томилин. - Впрочем...
- У вас ничего не выйдет, - вдруг говорю я.
Томилин оборачивается, выжидающе смотрит на меня.
- Не знаю, почему. Но не выйдет. Вы чего-то не поняли.
- Все дайверы обретали свои способности в результате сильного стресса, - медленно и убедительно, будто преподаватель тупому студенту, говорит Томилин. - Случайного стресса! А эти... стрессы... они выверены и рассчитаны. Они не могут не подействовать.
- Они подействуют, вот только как именно...
- Посмотрим. Придушите эту лису! - поворачиваясь к экрану, говорит Томилин.
Еще минуту ничего не происходит. Заключенный осторожно и бережно гладит крошечного зверька. Камера опускается совсем низко, заглядывает ему через плечо, так, что узкая симпатичная мордочка лисички заполняет пол-экрана.
А потом черные глазки начинают тускнеть.
Лисица тонко пищит, вздрагивает и вытягивается в длину. Дергается пушистый хвост.
Человек будто не замечает этого. Рука касается меха, оглаживает зверька. И едва-едва угадывается в шуме ветра голос.
- Нет.
Ни печали, ни боли, ни ярости.
И ни капли сомнения.
Он не верит в происходящее, этот злодей и убийца. Настоящий, без всяких смягчающих обстоятельств, злодей.
Не хочет верить.
Не поверит никогда.
Я читала его личное дело. Я знаю, что он убил свою жену. Я знаю, что он любил ее. И до сих пор, наверное, любит. И себя он осудил куда раньше, чем люберецкий районный суд...
- Нет, - еще раз говорит заключенный, проводя рукой по тельцу лисицы. - Нет.
И пушистый хвост вздрагивает.
Стриженая голова опускается, человек касается губами мордочки лисицы.