Сергей Лукьяненко. "Лабиринт Отражений"

Сваливал от погони, забежал в бордель, съехал на моей фотке... Извини. Ты - ни при чем.
Мы подъезжаем к "Трем поросятам". Народа сейчас немного. В виртуальности нет "часов пик" - поясное время стерло это понятие. Но какие-то случайный приливы-отливы случаются. Вот сейчас, например, зал набит до отказа.
Проталкиваемся к стойке, я кричу бармену:
- Привет, Андрей!
- Привет-привет, - протягивая какому-то клиенту бокал с коктейлем говорит Андрей. - А ты кто такой?
Ух. Это и впрямь он, а не программа-бармен.
- Леонид, - говорю я.
Андрей морщит лоб. В этом теле он меня не видел, и перестраховывается.
- Мужик! - страшным шепотом говорю я. - Ты чего? Опять налоги замучили? Рэкет файло спер? Так скажи, найдем...
Андрей перегибается через стойку, вопит:
- А! Не признал! Вырос-то как! Мужчина!
Вика терпеливо мнется рядом. Ей, кажется, не по себе.
Как и мне в зоне отдыха публичного дома.
- Тебе как обычно? - интересуется Андрей, тянет руку к бутылкам.
- Джин-тоник, один к одному, - усмехаюсь. - Я это, я. Только мы лучше над рекой посидим. В одиночестве.
Андрей слегка морщится и косится под стойку - там у него терминал.
- Все каналы забиты? - ужасаюсь я.
- Тебе один найдем, - решает Андрей. Протягивает руку, нажимает что-то. - Делов то на копейку... Как удачно! Обрыв связи, один канал освободился! Валяйте, только быстро!
Хватаю Вику за руку, тяну к двери в каменной стене ресторана. В тамбуре приказываю:
- Индивидуальное пространство для нас обоих. Никакого допуска.
- Принято, - шепчет потолок. - Никакого допуска. Вы - гости ресторана. "Три поросенка" желают вам приятного отдыха.
- Как круто, - иронически говорит Вика. - А ты здесь постоянный клиент?
- Да.
Я не вдаюсь в мелкие детали, вроде той маленькой дайверской аферы, с розыском и осаживанием рэкетиров, сперших у хозяина ресторана подлинные финансовые файлы. Если бы я не переубедил ту шайку недоученных хакеров, то Андрею пришлось бы очень крупно раскошеливаться. Либо рэкету, либо налоговой инспекции Диптауна. А так... все обошлось миром, даже рэкетиры в итоге остались довольны. Тем, что так дешево отделались.
Мы выходим в осень.
Вика на миг останавливается, осматриваясь. Подбирает с земли прелый лист, мнет в пальцах. Касается коры дерева.
Я жду. Я тоже так топчусь, входя в новые виртуальные пространства. Я при этом, правда, еще и из глубины выхожу, оцениваю подлинный облик местности. Вике это недоступно, но у пространственных дизайнеров свои методы.
- Здорово, - говорит она. - Может быть, сам Карл Сигсгорд работал... Завидую.
- У тебя не хуже, - утешаю я, но Вика качает головой:
- Не во всем. У него потрясающее чувство меры. А я увлекаюсь...
Она по-детски пинает листья ногой, те вяло вспархивают и падают. Они уже свое отлетали.
- Пойдем, - я беру ее за руку, веду к реке. Столик накрыт словно бы для банкета. На большом блюде - фирменная жареная свинина "По-поросячьи". Есть и мой любимый глинтвейн, и приличный набор вин.
Вика на стол не глядит, она стоит над обрывом, вглядываясь вдаль. Я становлюсь рядом. У противоположного берега поток полощет ветви поваленного дерева. Наверное, была буря. Это пространство тоже живое, как и Викины горы.
- Спасибо, - говорит Вика, и мне становится хорошо. Я думаю, что надо еще показать ей морской берег, и кусочек старой Москвы, которые примыкают к ресторанчику. Но это тоже - потом. У нас еще будет время, я уверен.
Иначе зачем все?
- Знаешь, я очень редко выхожу из своего пространства, - говорит Вика. - Не знаю, почему.
Она колеблется, но продолжает:
- Наверное, боюсь увидеть тех, кто приходит к нам... увидеть их такими, какими они могут быть. Веселыми, добрыми, славными людьми.
- Почему?
- Тогда получится, что все люди двулики. Мы ведь помойка, Леонид. Помойка, куда выкидывают всю дрянь, что скопилась в душе. Страх, агрессию, неудовлетворенные желания, презрение к самим себе. В твоем "Лабиринте", наверное, то же самое.
- Он не мой. Я там по делу.
- Тогда тебе легче. А к нам приходят сопляки, которым не терпится стать мужчинами, мужчины, которым надоело ими быть, затюканные подругами парни с желанием покуражиться... Порой приходят, пробуют все альбомы. Говорят: "Надо все в жизни испытать".
Я опять сдерживаюсь и не спрашиваю, зачем она работает в "Забавах".
- Почему мы тянем за собой в будущее самое худшее, что в нас есть? - говорит Вика.
- Потому, что оно есть. И никуда не деться. Представь, что вокруг - джентльмены в смокингах, дамы в вечерних туалетах, все говорят умные красивые слова, вежливы и культурны...
Вика тихо смеется:
- Не верю.
- Я тоже. Любое изменение общества - техническое, социальное или комплексное - как глубина, никоим образом не меняло индивидуальной морали. Постулировалось все, что угодно - от презрения к холопам до равенства и братства, от аскетизма до вседозволенности. Но выбор всегда совершался индивидуально. Глупо считать, что виртуальность сделала людей хуже, чем они есть. Смешно надеяться, что она сделает их лучше. Нам дали инструмент, а будем мы им строить или разбивать черепа - зависит от нас.
- Инструмент не тот, Леня. Все понимают, что на самом деле сидят дома или на работе, таращась в экран или нацепив шлем. А потому - можно все. Игра. Мираж.
- Ты говоришь, как александровцы.
- Нет, их подход мне тоже не нравится. Мне вовсе не хочется превращаться в поток электронных импульсов.
- Вика... - я ложу руку на ее плечо. - Не стоит загадывать, не стоит переживать. Глубине - пять лет. Она еще ребенок. Хватает все, что попадается под руку, говорит глупости, смеется и плачет невпопад. Мы не знаем, во что она вырастет. Не знаем, не появятся ли у нее братья и сестры, которые будут лучше. Надо просто дать ей срок.
- Надо дать ей цель, Леня. Мы нырнули в этот мир, не разобравшись с тем, что осталось за спиной. Не умея жить в одном мире - породили другой. И не знаем, куда идти. К чему стремиться.
- Цель появится, - без особой уверенности говорю я. - Опять-таки, дай срок... дай глубине осознать себя.
- А может быть, она уже осознала? - говорит Вика насмешливо. - Ожила. Как в фантазиях людей, никогда в ней не бывавших? Может быть, среди нас ходят люди, которых нет в реальном мире? Отражения пустоты? Может быть, ты или я вовсе не существуем? И все наши представления о реальности - это фантазии ожившей сети?
Мне вдруг становится страшно.
Нет, я не склонен считать, что меня на самом деле нет.
И за Вику почти спокоен.
Но, кажется, я знаю кандидата на "отражение пустоты".
А Вика продолжает, словно задавшись целью свести меня с ума.
- Представь, как это может быть. Сотни тысяч, а может быть, уже миллион компьютеров включены в сеть постоянно. Потоки информации мчатся между континентами, оседают на хостах и роутерах, откладываются в памяти машин. Несуществующие пространства живут по своим законам, меняются. Падает листва с деревьев, наши шаги оставляют следы, наши голоса заставляют срываться лавины. Информация дублируется, путается, смешивается. Программы послушны, они создают муляжи, оболочки, но кто знает, как скоро оболочка наполнится подлинным разумом?
- Любой хакер помрет от смеха, слушая тебя, - говорю я деревянным голосом.
- Я не хакер. Я просто смотрю на то, что происходит вокруг. И думаю, что увидел бы человек ниоткуда, появившись в Диптауне, твердо считая, что он настоящий и живой? Кривляющихся фигляров? Людей, которые бегают по "Лабиринту" и радостно убивают друг друга? Психопатов, оттягивающихся в борделях? Вокруг есть все, что существует в реальности. Небо и солнце, горы и моря, города и дворцы. Пространства в пространствах, смешение времени и народов, достоинства и пороки. Все! Все и ничего. Нам нужно лишь то, что ненавистно в реальной жизни. Смерть, кровь, фальшивая красота и заимствованная мудрость. Так что подумает глубина о людях, если она научится думать?
Я молчу. Я вспоминаю Неудачника, который убивает монстров из пистолета, но никогда не стреляет в игроков. Который не говорит своего имени и адреса. Который уже двое суток висит в виртуальности - но у него не заплетается от жажды язык и не подламываются ноги. Который не понимает, что убегающий от мутантов ребенок - всего лишь сотня килобайт программы на сервере тридцать третьего уровня.
Я вспоминаю слова Человека без лица - "Теперь кое-что изменилось". Это же была прямая подсказка - вместе с воспоминаниями о "Боссе-Невидимке" и "Заблудившемся Пойнте". Случилось то, что не имеет аналогов, кроме как в фольклоре.
И меня начинает бить дрожь.
Не может быть случайностей пятнадцать раз подряд - дайверы "Лабиринта" вытащили бы Неудачника... не препятствуй этому сама сеть. Неудачника некуда вытаскивать из глубины - он живет лишь в этом мире. Он прикован к "Лабиринту", к миру выстрелов и предательств, крови и руин. Он погибает и оживает, не понимая, что происходит с ним.
- Вика... - шепчу я. - Вика, не дай бог...
- Что? - она смотрит на меня, и отступает на шаг. - Что с тобой?
- Не дай бог, ты права... - шепчу я. - А мне кажется, что ты права...
Она хватает меня за руку, сжимает, крепко, почти до боли, кричит:
- На сколько ты ставил таймер? Где ты живешь? Леня, опомнись! Ты живой, ты настоящий! Я несу чушь, чушь!
Мне делается смешно - Вика испугалась за меня.
- Я в порядке, - говорю я. - Я живой и настоящий. У меня не дип-психоз. Но я знаю человека, который не может быть живым.